В памяти останутся мгновения войны...

Я родилась на Украине в городе Енакиево Донецкой области. У нас в семье было пятеро детей, я - единственная девочка.

Моя мама Александра Николаевна родилась в 1902 году на Волге в бедной крестьянской семье. В 12 лет она уже работала няней. После свадьбы работала на Енакиевском металлургическом заводе в огнеупорном цехе формовщицей.

О своём отце Илье Даниловиче я практически ничего не знаю. Помню, как мы провожали отца на фронт в первые дни войны. Я, мама и старший брат шли по улице. В то время я была мала и не осознавала всего происходящего. Папа ушёл на фронт, но через пять дней вернулся, чтобы переодеться. Помню как сейчас, он надел тёмно-синюю косоворотку, а мне принёс белую сумочку и маленькую смоляную игрушку.

Когда началась Великая Отечественная война, я со своими старшими братьями была на улице, они играли в футбол. И вдруг отовсюду стали слышны крики: «Война, война». Все были в ужасе, началась паника.

Летом 1943 года мы попали в оккупацию. В те времена жить было очень сложно: еды не было, мы голодали. Нам выдавали хлебные карточки, по которым дети могли получить 300 граммов хлеба, взрослые - 800. Мамина сестра тётя Феня нас поддерживала и помогала нам. Она работала в госпитале и иногда приносила кусочки масла.

Наше детство было очень трудное. Я помню, как мама собрала в коляску швейную машинку «Зингер», несколько пар обуви и повезла менять на хлеб к богатым людям. Но в это время в коляску попал снаряд. Об этом нам сказала соседка. Также она сказала, что мама умерла. У нас на руках остался маленький братик. Он просил кушать, но мы сами ничего не ели и не могли ему ничего дать. На следующий день он умер. Старший брат сделал из досок ящик, и мы понесли хоронить умершего брата.

Когда мы вышли за двор, увидели: навстречу нам шла мама. Оказалось, что осколок снаряда попал ей в глаз, и она осталась жива. Увидев нас, она едва не потеряла сознание. Брата мы похоронили на пустом поле. Несколько лет назад я приезжала туда, но теперь на месте могилки стоят высотки.

Закрываю глаза, и в памяти всплывает картина, как немцы вели военнопленных. Немцы шли впереди и в конце строя. Взрослых к ним не пускали. Все пленные были в оборванной одежде, а дети в свои рубашонки накладывали свёклу, картофель, хлеб, кто что мог, и вбегали толпой в строй к пленным. Некоторые из них успевали взять у детей хоть какую-нибудь пищу, а тех, кто ронял и наклонялся за едой, избивали. Тогда никто не знал, куда вели пленников.

Но могу сказать, что не все немцы были жестокими. Бывали такие, которые говорили о том, что у них дома семья и дети, о том, что Гитлер плохой и что они будут помогать русским. Многие из таких немцев в будущем работали, помогали нашим, восстанавливали дороги.

Однажды после оккупации мама с соседкой привели трёх русских военных, которые жили у нас в сарае. Они помогали нам, а мы им. Когда окрепли, ушли на фронт.

О том, как я пошла в школу, даже не хочу вспоминать. 1947 год был самый жестокий и голодный. В городе дети шести-семи лет дрались за траву, которая росла вдоль берегов реки Булавинки. Мы рвали лебеду и относили её домой, а родители варили из неё суп. В то время люди ели абсолютно всё. На всю жизнь я запомнила момент, когда в первом классе дети фотографировались с первой учительницей, а на мне было пальто, которое я не могла снять, потому что платье у меня было всё в заплатках. В четвёртом классе меня приняли в пионеры, в седьмом классе - в комсомольцы, а в девятом я стала председателем совета дружины школы. Закончив десять классов, я поехала в Казань поступать в художественное училище. Но не поступила и решила идти в медицинское училище, которое закончила в 1958 году по специальности фельдшер-лечебник. Работала в психоневрологической больнице, где получила огромную практику. После этого переехала в Сочи. Там я встретила свою настоящую любовь, мы поженились и уехали жить в Донецк. У меня двое детей, внучка, два внука.

Долгие годы я бережно храню военные письма и извещения…

Галина Ильинична Жигалкина.

п. Ильский.

Зори